Эйнштейн был убежден в том, что ответом является не патриотизм, а интернационализм. Он говорил: «Патриотизм - инфантильная болезнь. Это корь человечества».
Только интернационализм может спасти и спасет этот мир. Некоторые считают, что к интернационализму следует, в конечном счете, прийти именно от патриотизма. Они чувствуют, что вначале человеку нужно познать, кем он является в своем маленьком «я», и только потом он сможет понять, кем он является в своем большем «Я». Но ученый чувствовал, что нужно думать только о своем более высоком «Я», своем лучшем «Я», более просветляющем и более исполняющем «Я», поскольку только там покоится постоянное удовлетворение.
Не думай о том, кем ты являешься, но о том, кем ты, в конечном счете, можешь стать - такова его философия. Процитируем Эйнштейна: «Я считаю крайне важным, чтобы каждый, кто осознает такую необходимость, не говоря об идеалистических представлениях, требовал в современных условиях мира более тесной материальной и духовной кооперации, и никогда не спрашивал: «Что можно сделать для моей страны?», но скорее «что моя страна должна сделать, чтобы стало возможным существование более великой реальности?»
Эйнштейн твердо верил, что главным является достижение единства. «Я считаю чрезвычайно важным, чтобы при любой возможности люди различных языков, различных политических идей и культурных ценностей общались друг с другом, преодолевая границы не с чувством, что у другого можно что-то выжать с пользой для себя или своей страны, но чтобы в духе доброй воли построить мост над пропастью между духовными группами в относительно независимых сферах. Только так мы можем надеяться совершить подобное политическое объединение… которое дало бы нам уверенность в способности выжить экономически и защитить свое духовное существование. Только тогда жизнь будет достойна того, чтобы жить».
Ученый-пророк, любящий человечество и служащий истине, просветляет членов семьи-мира своим любящим, совершенным авторитетом мудрости. В открытом письме Зигмунду Фрейду Эйнштейн писал: «Вопрос международной безопасности заключается в безусловном отречении каждого народа, в определенной степени, от своей свободы действий, своего суверенитета, так сказать, и вне всяких сомнений ясно, что никакой другой путь не сможет привести к такой безопасности».
Лига Наций
Ученый в Эйнштейне был настолько велик, что далеко превзошел свою национальную принадлежность. Поэтому Лига Наций не испытывала трудностей, предлагая ему стать членом Комитета интеллектуального сотрудничества даже в то время, когда его государство умоляло о членстве в Лиге Наций. Просветляющие мысли, которыми он делился по поводу этого поворотного момента, пробуждали спящую жизнь и просветляли подозрительный ум человечества.
Комитет искал «восстановления контактов, разорванных войной, чтобы доложить Лиге о содействии интеллектуальному обмену между нациями, в частности, научному». Эйнштейн был согласен с такой возвышенной целью. «Я считаю своим долгом принять ваше предложение. С моей точки зрения, в такое время никто не должен отказываться от участия в любой попытке установления международного сотрудничества», - говорил он.
Позже он писал: «Эти более просветленные люди могут внести важный вклад в великую задачу возрождения международных сообществ, удерживая тесный контакт с единомышленниками мужчинами и женщинами по всему миру, а также твердо борясь за дело интернационализма в своих собственных сферах влияния. Настоящий успех потребует времени, но, в конце концов, он, без сомнения, придет. Я в высшей степени надеюсь на прогресс общей международной организации».
Когда он что-либо выражал, он выражал это не сдерживаясь. Когда он что-либо отвергал, он отвергал это горячо. В его жизни всегда всевышне царила искренность. Если он видел что-то доброе, просветляющее и исполняющее, он тут же предлагал свое сердце и душу для проявления этого. Но когда он видел что-то не сумевшее жить согласно своим обещаниям, тогда его безразличие оказывалось также поразительным. Уходя в отставку из Комитета по интеллектуальному сотрудничеству Лиги несколько месяцев спустя после ее первого собрания в августе 1922, Эйнштейн сказал: «Я убедился в том, что Лига не обладает ни силой, ни доброй волей, необходимой для свершения своих задач. Мне, как убежденному пацифисту, неправильно иметь с Лигой какие-либо отношения».
Позже, он подчеркнул: «Я ушел потому, что Лига Наций, как она функционирует в настоящее время, не только не воплощает идеала международной организации, но фактически дискредитирует этот идеал… Я сделал это, однако, с большой неохотой, поскольку во мне все еще не умерла надежда, что в сегодняшней оболочке Лиги Наций со временем может развиться лучший институт».
Затем, когда Эйнштейн увидел, что его убеждение не было правильно обоснованным, что он допустил промах, он более чем желал исправиться и попытаться проявить истину, заключенную в Лиге Наций. Когда после отставки-протеста Эйнштейна попросили вернуться в Комитет в знак сближения, он принял приглашение: «Я сам медленно пришел к пониманию, что скорее попал под влияние временного настроения разочарования, чем ясного мышления. Правда, до сих пор Лига часто обманывала надежды, но в такое печальное время, как это, с ней надо считаться, как с организацией, дающей самое высокое обещание эффективно действовать, обещание тем, кто честно работает ради международного примирения».
Организация Объединенных Наций
Ясно, точно и просветляюще Эйнштейн говорит миру, какова, в сущности, роль Организации Объединенных Наций: «ООН и всемирное правительство в конечном счете должны служить одной единственной цели - гарантии безопасности, спокойствия и благополучия всего человечества». Здесь ученый доказал, что он был больше, чем ученым, больше, чем философом, больше, чем интеллектуалом, - в самом деле, настоящим обладателем мудрости-башни. Надежды и мечты, которые у него были относительно ООН, однажды непременно превратятся в реальность.
Его ищущее сердце заявляло: «Мы убеждены, что ООН сумеет развиться в мировое правительство только тогда, когда Ассамблея будет в большей степени состоять не из делегатов, назначенных правительствами, а, вместо этого, из представителей, избранных самими людьми. Только так делегаты будут служить интересам наднационального порядка и безопасности, согласно своим наилучшим побуждениям».
И еще: «Расширение ООН до принятия, по возможности, всех стран, создаст лучшую основу для переговоров о разоружении. Следовательно, усилия по расширению членства [в ООН ] должны предшествовать любой попытке решить проблему разоружения».
Он мгновенно чувствовал доброту и мудрость в других и ценил эти качества. В своем путешествии к высшей цели единства, он дорожил всеми своими спутниками, которые мечтали о едином мире, едином доме и едином сердце, и восхищался ими. Эйнштейн писал Тригви Ли, Генеральному Секретарю ООН: «Вы один из очень немногих, кому среди суеты и путаницы нашего времени удалось сохранить свое видение ясным, и чья потребность конструктивно помогать остается непреклонной перед препятствиями и узкими обязательствами верности... Я один из многих, чьи мысли сопровождают вас с благодарностью и надеждой».
В Эйнштейне мир увидел человека спонтанности, человека искренности, заботившегося о прогрессе мира больше, чем о чем-либо другом. Вопросом первостепенной важности он считал не то, кто сделал, а то, что дело было сделано. Кроме того, когда он видел активного человека, он открыто восхищался им за его несравненные достижения. Прослушав лекцию Генерального Секретаря Дага Хаммершельда, Эйнштейн написал: «Я не могу удержаться, чтобы не выразить своего искреннего восхищения вашей речью по случаю празднования двухсотлетия Колумбийского университета. В фарватере лжи и лицемерия, ваши ясные и честные замечания были желанным облегчением. Я считаю удачей, что столь высокую и важную должность, которую вы сейчас занимаете, доверили именно такому человеку, как вы».
Даг Хаммаршельд ответил: «Моим намерением было представить смелое и недвусмысленное заявление от лица идеалов и принципов, образующих единственно возможный фон и единственно возможную атмосферу для работы человека, который, подобно вам, является одним из пионеров человечества... Для меня это, на самом деле, глубокое удовлетворение, что вы не только поняли мою попытку передать это большей аудитории... но и то, что вы одобрили сказанное мной. Такое понимание, особенно исходящее от вас, ценно для меня вне всяких слов».
Эти двое бессмертных плыли в одной лодке. Их восхищение друг другом было не просто восхищением, но проявлением жизни-единства их душ-единства.